Забытая «Память»…

85 лет назад, 7 марта 1928 года, в городе Мариинске Кемеровской области родился выдающийся русский писатель и общественный деятель Владимир Алексеевич Чивилихин, стоявший у истоков Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, чей роман "Память" во многом определил искания современной русской творческой интеллигенции. Увы, увы, эта же творческая интеллигенция, похоже, забыла об одном из родоначальников культурно-патриотического движения в СССР, не отметив толком дату, связанную с памятью о нем.

Здесь есть какая-то горькая ирония: Чивилихин так много рассуждал об исторической памяти и памяти вообще, а забвения, причем забвения откровенно несправедливого, избежать не смог… Напомним, хоть и с небольшим опозданием, о его жизни и творчестве.

Жизнь Чивилихина в детстве и юности была тяжелой и трудовой – как и вообще в ту пору у людей из народа. 7 июня 1942 года 14-летний Володя Чивилихин, рано оставшийся без отца, поступил в железнодорожный техникум в уральском городке Тайга. О том, в каких условиях он жил и учился тогда, красноречиво свидетельствует юношеский дневник Чивилихина, опубликованный в 2002 г. в журнале «Наш современник»: «6. 10. 45 г… Уже два дня не хожу на занятия. Причина незначительная, пустячная и (для многих) смешная - не в чем. Начались холодные ветры, изредка снег, у меня же "костюм" из "чертовой кожи". Ни телогрейки, ни пальто. Когда бежишь из техникума, зубы выбивают дробь, и сам дрожишь всем телом, какие усилия не прикладываешь…» Однако уже тогда, осенью 45-го, юный Чивилихин постоянно твердит в своих записях: "Моя мечта - стать писателем"!

Это был "поистине горьковский, народный путь в литературу, как у многих других наших талантов, вышедших из детдома, русской колхозной избы, рабочего общежития, солдатской казармы", - писал о Чивилихине С.Ю. Куняев.

Воплотить мечту Чивилихина в жизнь, даже в советские годы, когда существовал единый Союз писателей и худо-бедно работала система выдвижения молодых талантов, было куда как непросто. И тогда, чтобы получить известность, недостаточно было всего лишь "неукоснительно воплощать в жизни линию партии". Никакой социалистический реализм не мог отменить законов великой русской литературы. Только неравнодушие к судьбе народной, любовь к ближнему, любовь к Родине, идейное подвижничество, и, конечно, упорный труд даруют русскому писателю настоящее признание. В Чивилихине поражает то, что он уже в юности отлично понимал это, хотя, на первый взгляд, ему должны были быть ближе идеалы молодого Джека Лондона: пробиться из низов наверх во что бы то ни стало. Вот что семнадцатилетний Володя написал в дневнике о нем: "Д. Лондон, выводя тип Вульфа Ларсена, сказал о жизни: "Из всех дешевых вещей - она самая дешевая". Такую точку зрения он отстаивает на протяжении всего романа. До чего избито!" Самому Чивилихину более близка точка зрения горьковского Сатина: "Человек - выше сытости!"

Нам мало известен Чивилихин конца 40-х годов прошлого века, когда из застенчивого, долговязого, сутуловатого парня в очках он превратился в уверенного, вдумчивого, упорного в достижении цели мужчину. До того, как начать работать на железной дороге, Володя закалял свое тело и волю по методу Рахметова: например, поднимал 45 кг правой рукой и приседал с двухпудовой гирей. После нескольких поездок кочегаром на паровозе необходимость в этом отпала… Работа в тендере закаляла почище всяких гирь. "Железнодорожный" дневник В.А. Чивилихина позволяет читателям, большинство которых имеет представления о труде на паровозе лишь по кинофильмам, увидеть его "изнутри" паровозной будки. Но самое главное: мы имеем редкую возможность узнать, в каких условиях Чивилихин формировался как личность, как учился преодолевать трудности, как вызревал его талант.

В 1949 году Чивилихин поступил на факультет журналистики МГУ, по окончании которого в 1954-м активно работал как журналист. Он сотрудничал в газетах "Гудок", "Известия", "Комсомольская правда". В марте 1957 года в «Гудке» появились отрывки из его первой книжки "Живая сила" - всего 8 очерков. Вскоре вышла и сама книга. Так начался его путь в большой литературе, но, думается, начался он на десяток лет раньше, когда юный Чивилихин работал на паровозе простым кочегаром.

Его юношеский дневник, отрывки из которого я привожу ниже, это суровый, пронзительный и яркий с литературной точки зрения документ.

* * *

"14. 2. 46 г. Вчера распределили по паровозам. Видно, что ребята не думали раньше об этом и, как только первый сказал: "поеду дублером", все остальные тоже стали повторять это слово. Я поеду кочегаром. Вчера заехал Борис Найденов. Играли. Затем был длинный разговор о литературе. Говорили о Белинском, Толстом, Маяковском. Борис хочет достать мне книги по литературе. Я ему рассказывал о Хемингуэе и его стиле. (…)

20. 2. 46 г. Были цветочки, а теперь я вкусил и ягодок. Вчера вечером приехал из Мариинска и явился загнанным животным домой. В 5 часов заснул и спал 16 часов подряд, т. е. двойную норму.

Была поездочка! Туда ехали с машинистом-инструктором, что действовало морально, не было шуток, которые так помогают работе. Назад ехал с углем (будь он тысячу раз проклят), который действовал физически, не было никакой возможности передохнуть. Громадные куски "черногора" не шли в стопер, и приходилось работать ломом, кувалдой и просто руками. От Яи и до Пихтача находился в тендере, т. е. в аду, где и жарко и больно. Я плакал, много слез пролил, пока был в тендере. Слезы, конечно, были вызваны против моей воли, т. к. завихрение в тендере заносит угольной пылью глаза, нос, уши. Был там и скрежет зубовный, и другие приемы выражения своих чувств. В довершение всего чуть было не кончил бытие свое, все в том же тендере. Мы брали в Мариинске уголь. Подача угля на тендер там производится подъемным краном. Между подачами крана я разбивал кувалдой большие куски угля. Увлеченный, я не заметил, как кран уже двигался в направлении к тендеру, инстинктивно поднял голову вверх и увидел громаду грейфера, готовую вот-вот "распаститься", высыпая на меня уголь, т. е. смерть. Я бросил свое "сало" (т. е. кувалдочку) и прыгнул аки лев на контрабудку. В посыпавшемся из пасти грейдера угле я отчетливо увидел очертание костлявой старухи с косою в руках. Когда перекатывался на потолок будки, моя нога очутилась над трубкой, отводящей пар из трубочек отопления; пар был настолько горяч, что сквозь валенок и портянку устроил мне ошпар на ноге, т. е. приподнял кожу отделением оной от мяса и наполнил ее жидкостью объемом в несколько кубических сантиметров. Сейчас этот "пузырек" еще не прорвался, но я опасаюсь за последствия вышеназванного действия.

В клинику идти - косточки ломит: не хочется. Дождусь маму с хлебушком и буду дожидаться рассыльной. Мужайся, Владимир Алексеев сын…

9. 3. 46 г. … Интересный народ паровозники. Может быть, под влиянием общих трудностей, одинаково тяжелой работы у всех их, как бы ни были различны эти люди, есть что-то общее, и "это" неуловимо, незаметно до тех пор, пока не живешь с ними их трудовой жизнью, пока не "почувствуешь" паровоза, пока не пообедаешь десяток раз за одним столом с этими скромными и великими тружениками. Много разных способов выражать признательность, симпатию. Паровозник - он не будет говорить ничего, даже глаз его не увидишь, а увидишь, и по глазам ничего не заметно; он не будет благодарить вас и от вас не спросит словесной благодарности. Это - особый народ, объединенный своей профессией, со своими сказаниями, преданиями, шутками и специфическими словами. Безусловно, что мы, молодежь, студенты 4-го курса, побывав на практике и общаясь с этими людьми, кроме специальных, практических навыков, получили некоторую долю того хорошего, незаметного в характере этих машинистов, помощников, кочегаров, которое не сразу бросается в глаза и которое столь прекрасно после. (…)

27. 12. 46 г. Вечером, в субботу, я (…) поехал на некую маленькую станцию в Казахстане, с каким-то казахским названием (Джаркуль). Я вез с собой 300 р. денег и 6 кусков мыла. Не могу без ужаса вспоминать этот день… На пронизывающем ветру бегал с мешком в руках в мазутной, блестящей одежде и ботинках на портянку - долговязый очкастый субъект, проклиная все и вся. Наконец, я купил 20 кг рыбы, сменял мыло и, замучившись, прибился к какой-то бедной хохлацкой хатенке, дождался до вечера и поехал в Челябинск. Дорогой со страхом вспоминал и с еще большим страхом ожидал будущего. Мороз покрепчал, и я, задыхаясь, бежал к базару, неся эту рыбу на плечах. Нет нужды описывать время на базаре, никакими словами не передать ломоты всех костей конечностей и совершенное отсутствие ступней. Выручил от поездки очень мало - сотни полторы. Побежал к вокзалу. Забежав в стрелочную будку и раздевшись, почти равнодушно посмотрел на свои белые застывшие пальцы и подошву. Кипятковое настроение, поддерживаемое ломотой в ногах, вылилось через слезы наружу. Я вытер их, ну 2-5 капель, потом с полчаса тужился и не мог никак заплакать. Назад ехал все время на ногах, разутый, корчащийся. Разбитый вконец, приехал, купил на 30 р. бутербродов, пришел, напился чаю и так пролежал долго, не в силах заснуть от надоедливой боли в ногах. Ногу раздуло. Пальцы почернели. Вода налила ступню. Сегодня вызвал врача; пришла, требует в больницу. Должно быть, придется ложиться. Эх, жистянка, философ.

27. 12. 46 г. Третий день я лежу в больнице. Обморожение - опасная штука. Возможно, что я пролежу очень долго. Вот и сейчас лежу в груде белоснежных простыней, одеял и пишу. Кормежка плохая. Потихоньку буду доходить. Сейчас, когда у меня есть время все передумать, вспоминаю всю мою короткую жизнь, которая была сплошным несчастьем. Как начал помнить себя, я никогда не спал на чистой, просторной кровати. Сейчас с ужасом вспоминаю свое "прокрустово" ложе - железная ржавая сетка, продавленная в середине, с ворохом тряпья на ней. Грязь, до жути замасленная подушка, клопы, вши, борьба за кусок - все это наложило соответствующий отпечаток на мой характер. И за этим - продолжение мучений; полуголодное существование, тоска - о, как я благодарен своей матери! - этому кроткому, трудолюбивому существу, за то, что научила меня мучиться.

Когда читаешь хорошие, правдивые книги, когда наблюдаешь за жизнью, когда слушаешь рассказы людей, бывших за границей, - мне становится жалко свою великую Родину, свой русский народ.

(…)

29. 1. 47 г. … Будет ли праздник на моей улице? И какой период в своей жизни я назову: "Это - мой праздник!"? (…)

14. 3. 49 г. Роман Ажаева "Далеко от Москвы". Чем дальше я читаю - тем неохотнее отрываюсь от этих сочных живых страниц… Некоторые места перечитываю по нескольку раз. "Человек должен быть всегда недоволен собой. Никогда не вините обстоятельства в своих неудачах, вините только себя. Не останавливайтесь. Не успокаивайтесь, не остывайте, не старейте душой. Не соблазняйтесь легкодоступными радостями жизни за счет менее доступных больших радостей. Есть в жизни ближняя и дальняя перспективы. Никогда не довольствуйтесь ближней". Прекрасно!"

* * *

Этой цитатой из Василия Ажаева Владимир Чивилихин сам ответил на свой давний вопрос: "Будет ли праздник на моей улице?". Был праздник и на его улице, когда он, преодолев все трудности, стал известным, признанным писателем, заслужившим высокую оценку самих Л. М. Леонова и М. А. Шолохова. Но с уверенностью пойти по этому пути он смог лишь после того, как понял: "Есть в жизни ближняя и дальняя перспективы. Никогда не довольствуйтесь ближней".

Чивилихину принесли популярность несколько ярких документальных повестей: "Серебряные рельсы" (о погибшей в Восточных Саянах в 1942 году экспедиции геологов во главе с А. Кошурниковым), "Здравствуйте, мама!" и другие.

Одним из первых Чивилихин повел борьбу за спасение Байкала, опубликовав в 1963 году в журнале "Октябрь" статью "Светлое око Сибири", в которой страстно доказывал вред от строительства на берегу озера целлюлозно-бумажного комбината.

Много споров в обществе вызвали публицистические очерки писателя "Месяц в Кедрограде", "О чем шумят русские леса?", "Земля в беде", "Шведские остановки".

Острые, волнующие темы своих публицистических произведений Чивилихин продолжал развивать в художественных повестях, созданных в 1960-е годы и удостоенных премии Ленинского комсомола – "Про Клаву Иванову", "Елки-моталки", "Над уровнем моря", "Пестрый камень".

В начале 1970-х гг. писатель стал собирать материал к роману "Дорога" о Западно-Сибирской железной дороге, но в процессе работы над книгой у него возникла идея грандиозной, "чудовищно трудоемкой, обильной по материалу" "Памяти". Этот труд, будто специально созданный на излете советской эпохи, увековечил советское время и советских людей не самих по себе, а в контексте неразрывной российской истории, всех ее узловых событий - так, что их теперь трудно выдрать из памяти потомков.

"Душа горит, сколько за два века наворочено предвзятого и ложного, используемого даже сегодня в целях борьбы с моим народом", - писал Чивилихин, создавая литературный памятник России.

"Память" стала не только путешествием в прошлое, но и дорогой в будущее, на которую могут вступить потомки, если, конечно, не заблудятся в поисках "других путей".

Неотделимость в писателе очеркиста от историка, эколога от публициста, эссеиста от романиста и позволила Чивилихину создать эту книгу.

В 1977 году Чивилихину была присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького за книгу «По городам и весям»; в 1982 г. - Государственная премия СССР за роман-эссе «Память». Скончался писатель 9 июня 1984 г. в возрасте всего лишь 56 лет.

Размышляя о творчестве Владимира Алексеевича Чивилихина, В. Свининников писал: «Память» сразу стала заметным явлением литературной и — шире — культурной жизни страны. О ней спорили и спорят увлеченно и страстно в самых широких кругах нашего общества. И будут продолжать спор... Не только потому, что в ней выдвигаются новые гипотезы (например, об авторстве гениального памятника русской культуры — «Слова о полку Игореве»…), но прежде всего потому, что мы, (…) наследники великой культуры, при всем нашем несметном духовном богатстве не имеем права отдавать забвению ни одного светлого имени из тех, кто в тяжелейших условиях боролся за торжество идеалов социальной справедливости».